За спиною у Олексія Бережка - кілька ротацій на позиції "Зеніт" під Донецьким аеропортом в зведеному загоні "Дикі качки". За місяці, проведені в епіцентрі найзапекліших боїв війни на Донбасі, його нагородили орденом Богдана Хмельницького ІІІ ступеня та медаллю "За службу Україні".
Але навіть після демобілізації війна для Олексія не закінчилася: він продовжує практично жити в зоні АТО - тільки тепер більше не на землі, а в небі. Бережко управляє безпілотниками
нізації "Сестрі Перемоги". Саме він керував "птахами", які скидали проукраїнські листівки на окуповані території.
Про те, як йшли бої за ДАП, людей, які навіть в окупації продовжують чекати Україну, як виживали бійці там, де, здавалося б, це неможливо, і як змінює людей війна, Олексій Бережко розповів в інтерв'ю ONLINE.UA.
- Алексей, прежде всего, расскажите, когда вы попали в Донецкий аэропорт? Как это было?
- Первая моя ротация продолжалась с 26 сентября по 6 ноября 2014 года и проходила на позиции "Зенит", это километрах в 4-х от самого аэропорта. 3,8, если быть точным. В зоне прямой видимости – метеовышка, метеостанция, взлетно-посадочная полоса, все терминалы, "Спартак", Путиловская роща и весь Киевский район Донецка. Тут было размещено ПВО, закрывающее небо над Донецком и над самим аэропортом.
Попал туда в составе сводного отряда "Дикі качки". Тогда, в начале осени 2014 года, Воздушные вооруженные силы набирали добровольцев во всех летных частях, поскольку в тот момент на "Зените" оставались всего 15 человек – и их надо было кому-то сменить. А я служил тогда в Василькове, в 40 бригаде тактической авиации. Так и вышло…
- Вы знали, куда именно вам придется ехать?
- Да. Это было сразу после Иловайска. Я вообще в армию попал по мобилизации. Точнее, сам пришел в военкомат "сдаваться", хотя не обязан был это делать: у меня трое детей. Но не мог сидеть дома. 24 августа меня призвали, а 26 сентября мы уже зашли на "Зенит".
Перед тем, в ночь с 25 на 26 число, нам полностью сожгли колонну в Тоненьком. Мы потеряли половину машин и все вещевое обеспечение. Даже продуктов не осталось. Сгорело все. 93 бригада, что смогла, собрала – и под прикрытием танков, БТРов нас туда вводили.
- Что вы там увидели?
- Отвечу вам словами нашего кировоградского командира 3 полка 93 бригады. Он тогда был в ДАП, помогал нам зайти на позицию. Недавно мы с ним встретились – и он сказал: "Я помню 26 сентября… Я подумал, что началась Третья мировая".
- Все было настолько страшно?
- Да. По нам артиллерия начала бить. "Грады". Все, что у них стреляло, летало - все летело на нас. Но зато дней на пять мы оттянули всех от аэропорта. Они только постреливали иногда в ту сторону в те дни, а так – в основном, на нас все летело.
Знаете, с нами не было тогда ни одного не то, что офицера – военнослужащего, который раньше вообще принимал участие в боевых действиях. 62 совершенно необстрелянных человека завели в оперативное окружение. На тот момент нашей была только Авдеевка, в 6 км от "Зенита". Шахта "Бутовка" - не наша, Опытное – не наше, Водяное – с переменным успехом… Нас полями туда забросили – и до ноября держали.
- Мне сложно представить, что происходит с человеком, который в один момент из мирной жизни попадает в подобный ад…
- Что происходит? Полный разрыв шаблонов. Мы же раньше войну видели только в фильмах да книжках. Да, нас вывозили пару раз на полигон – но на полигоне стреляешь ты, а не по тебе. Да, нас предупреждали, что по нам будут стрелять. Но этого оказалось мало, чтобы представить, каково это.
Очень скоро после того, как ты попадаешь туда, тебе начинает казаться, что такое происходит везде. Помню, мы, когда выезжали, остановились в Павлограде (Днепропетровская область) – и были шокированы самим видом обычной мирной жизни. Вокруг ходят нормальные люди, которые живут нормальной жизнью – а у тебя в ушах до сих пор война. Ты постоянно ходишь в ожидании, что вот-вот начнется обстрел… Нас ведь только один день не обстреливали, 2 ноября, когда у них "выборы" были. Единственный день тишины и у нас, и в аэропорту, который я помню.
Вот считается, что у человека есть всего 6 чувств. На войне понимаешь, что это не так. Их там оказывается 40, 50, 100 – и все они направлены на то, чтобы выжить. Уже на 4-5 день ты на слух определяешь, откуда вышла мина, куда она летит – и прекращаешь приседать, только заслышав свист.
Нам еще очень повезло с командиром. До него я всегда негативно относился к офицерам, тем более, штабным. После срочной службы, после общения со знакомыми военными "штабной" - это было клеймо. Автоматически представлялись люди, тупо протирающие штаны, ковыряющиеся в носу… Но на войне лично для меня они доказали обратное. Потому что там не было разницы, полковник ты или старшина, сержант или рядовой. Там старшина вполне может командовать полковниками. Потому что у каждого ведь – своя направленность. Есть хорошие технари, а есть – стратеги. Думаете, рядовой не может быть стратегом? Там – легко. Пусть он не читал умных книжек по стратегии, но он чувствует ситуацию. И его слушает весь офицерский состав.
Так вот, наш командир приносил нам патроны. Руки в крови – а он ленты патронами забивает. Он нам сразу сказал, что стрелять не умеет, что это будет напрасно потраченный боекомплект. И поэтому он будет заниматься тем, что у него получается, предоставив нам возможность делать то, что получалось у нас. Сидел с нами в окопах под обстрелами, набивал патроны и еще с рацией бегал, руководил всем…
Алексей Бережко. Фото из личного архива
- Но такие ведь там не все, правда?
- Не все. В седьмую и последнюю ротацию "Диким качкам" с командиром не повезло… Хотя самой тяжелой, наверное, была первая ротация. Когда забросили на эту большую площадь 62 человека, и на постах надо было чуть ли не круглосуточно стоять. Мы тогда мало спали. А в первые 5 суток вообще не спал никто – нас ведь крыли из чего только можно… Раненых у нас было достаточно много. Повезло еще, что за всю ротацию у нас был только один погибший, Ярик, Ярослав… Погиб при обстреле, осколочные ранения… Я до этого не видел погибших.
Потом немного полегче стало. Они поначалу пытались нас штурмовать, потом поняли, что бесполезно – и начали измором брать. Просто обстреливали… Все, кто видел землю на "Зените", говорили, что там не то, что картошку – пшеницу можно сажать. Каждое зернышко – в отдельную воронку.
- Были те, кто психологически сломался? Не выдержал обстрелов, крайнего психологического напряжения?
- Были, конечно…
- Как это проявлялось?
- По-разному. Некоторые в себе замыкались. Мой друг уже под конец, когда интенсивность обстрелов увеличилась, просто сказал: "Не могу. В атаку пойду без проблем – с саперной лопаткой, с голыми руками… Но вот выдерживать постоянные обстрелы я уже не могу".
- А что делать в такой ситуации? Оттуда же просто так не уйдешь…
- У нас, благо, был бункер, на случай атомной войны. "Зенит" - это же база ПВО. Вот их и помещали туда на первое время. Юра Климишин, Док наш - он просто как нянька сидел с этими людьми, отпаивал их, успокоительное давал. Если человек в течение суток не приходил в себя, его тогда отправляли на "большую землю". Но отправка - тоже большой риск, учитывая, что все вокруг не наше… Из 93 бригады приезжала мотолыга (бронетранспортер, многоцелевой лёгкий бронированный тягач, - ONLINE.UA) под обстрелом, для этого еще артиллерия делала артподготовку, чтобы сепары попрятались, затихли. Мотолыга пришла, быстро погрузили - и уехали.
- А были периоды, когда к вам совершенно невозможно было прорваться?
- К нам до конца октября никто вообще не добирался.
- Это же как раз там были страшные бои?
- Да. Они в августе как начались - и продолжалась до ноября. Это как раз пик всего там был. Так вот волонтеры первые к нам приехали только в конце ноября. Самые отчаянные. У них машина вся в дырах была…
- Давайте попробуем составить некую хронологию того, что происходило за время вашей первой ротации. Когда вам приходилось труднее всего?
- Первый всплеск - это первые 5 дней. 26-го мы зашли, где-то по 31-е это все на нас сыпалось. Потом они начали потихоньку переключаться на аэропорт. Но на Бутовке тогда стоял (отряд боевиков, - ONLINE.UA) "Восток" - и они нам жизни не давали. Там же всего 800 метров между нами было. Через дорогу, которая со "Спартака" на Авдеевку идет. Так что нам и со стороны "Бутовки" летело, и со "Спартака".
У сепаров же тогда основной подвоз БК через "Спартак" был, они с той стороны заходили. А мы начали их отсекать. Получается, мы перекрывали полностью северо-восточную часть ДАПа, чтобы со взлетки никто не подошел. Они могли подходить со стороны Донецка, но не со взлетки.
- Это ваша основная задача была?
- Да. И удержание позиции, потому что "Зенит" - это стратегическая высота, с которой можно контролировать Авдеевку, Опытное, Водяное, окружную. Ведь почему сейчас на промзоне такие сильные бои? Потому что наши окружную перекрыли. И сепарам теперь логистически через села ездить приходится. А там – много патриотов, которые рассказывают о передвижении техники. И они это прекрасно понимают.
Так же важен стратегически был и "Зенит". Если бы они его заняли – у них на прямом выстреле танков, пушек оказались бы все терминалы, все здания, все постройки аэропорта.
- И не было бы тогда ни киборгов, ни 242 дней героической обороны ДАП...
- Каждый выполнял свою задачу. Ребята там - свою выполняли. Убивала полная неслаженность. Ребятам нужна помощь, а мы можем им помочь, потому что они на расстоянии прямого выстрела – и начинаем созваниваться со своими знакомыми. У меня друг служил в 79-ке, был в аэропорту, так что мы с ним по телефону корректировали огонь. Потому что по рации через штаб делать это было невозможно.
- Из-за бюрократии?
- Нет. Просто Украина же никогда нигде не принимала участия в боевых действиях. Так что все только сейчас обрисовывается. Тогда же все было в теории только, унаследованной еще после Советского Союза, через полевую связь. Что касается цифровой связи, то в 2014 году шикарно было заполучить хотя бы "баофенги" китайские (рации, - ONLINE.UA), которые могли слушать все, кому не лень.
Плюс у командования был какой-то слишком узкий угол обзора. Им сказали ДАП – вот они его и держат. И не понимают, что люди, находящиеся в округе, могут им очень сильно помочь.
- Не только могут, но и помогали, да?
- Естественно. Мы каждое утро начинали с того, что смотрели, чей флаг висит над терминалом. Тогда основные бои шли за старый терминал. Новый обстреливали, но прямых атак на него тогда еще не было. И мы смотрели, чей флаг висит, потому что терминал за день мог раза два туда-обратно перейти. А мог неделю быть нашим. Есть флаг Украины – значит, там наши. Созвонились – наши. Значит, можно работать.
Так почти все время и было. На ДАП атака – созваниваемся. Если есть связь – помогаем. Нет связи – не помогаем. Потому что не знаем, где наши. На том расстоянии ты можешь увидеть человека, но никогда не сможешь опознать, свой он или чужой. Видишь лишь силуэт.
- Штурмовать вас пытались?
- Конечно! Из танков обстреливали регулярно. А самая сильная атака была 22 января 2015 года. Сразу с двух сторон, со "Спартака" и из Опытного, пошли две колонны. Куча танков, БТРов, техники, людей… Нас к тому моменту уже усилили 79-кой, 81-й бригадой, 3-й СПН (полк специального назначения, - ONLINE.UA) пришел к нам, группа спецназа. Это ж только первые две ротации нас там было 62 человека. В 2015 году была еще и рота 92-ой. А под конец октября в 2014-м к нам перевели минометчиков 79-ки и 3-й полк СПН. Ребята говорили, что слышали про "Зенит", но представить не могли, насколько тут все непросто.
- Тот штурм был самый страшный?
- Да.
- Вы тогда отбили его без потерь?
- С потерями. Из наших два человека погибло. Еще 8 человек погибло из 81-ой и 79-ой. Но им (боевикам, - ONLINE.UA) не повезло куда больше. С их стороны полегло в районе 100-120 человек. Плюс – мы сожгли кучу техники. Много техники, абсолютно целой, они сами побросали.
- Это был хваленый "Восток"?
- Нет. Это помесь была, днровские войска, "шахтеры" и российские офицеры.
- Пленных брали?
- Тогда много взяли. Нам 55-ая артиллерийская бригада тогда очень сильно помогла – поставила такой заградогонь, загляденье! Мне кажется, ее надо в учебники вносить, потому что, сколько я ни гуглил, не нашел упоминания о чем-то подобном тому, что они сделали, в мировой практике.
Обычно все вызывают огонь на себя – и максимально прячутся, понимая, что будут потери и у нас. Тогда сепары уже заехали на нашу территорию, внутрь нашего кольца. И 55-ка поступила очень умно. Зная наш периметр как свои пять пальцев, они от периметра на внешнюю сторону начали делать обстрелы. Ни один снаряд не попал на нашу территорию! А у них 152-мм, серьезные пушки. Ребята тогда очень сильно сбили атаку, отсекли ее. Благодаря этому, в тот раз с нашей стороны не было такого количества погибших, как могло бы быть.
- С пленными вам приходилось общаться? Были ли среди них россияне?
- Россиян, к сожалению, не было. Нам тогда попались местные, которые особой роли не играли. Просто мясо. Знали они минимум. Что рассказывали? Кто-то пытался рассказать, что без работы сидел, кто-то – что его заставили. И у всех – глазки, как у кота из "Шрека". Чего-то им объяснять смысла не было, потому что они по большей мере были неадекватны. Бывало, пьяные сами к нам приезжали…
Алексей Бережко. Фото из личного архива
- Расскажите!
- Один такой случай был, когда еще была открыта дорога, и из Донецка через "Спартак" в Авдеевку автобусы ездили. За некоторое время до проезда автобуса наша перестрелка с "Востоком" временно прекращалась. Автобус проедет эти 1,5 км от "Спартака" до ДАП – и снова перестрелка.
Автобусы эти, "Богданы", всегда забитые ездили. Но когда мы дорогу пустили вокруг своей части, чтобы досмотр делать – сразу количество людей в разы уменьшилось. Но то такое…
Короче, в один из дней по этой же дороге приехала машина. Оттуда вышли два тела – вытащили бинокли, начали что-то рассматривать, фотографировать… Мы сделали предупредительные выстрелы – не отреагировали. И командир отдал приказ открывать огонь на поражение. В итоге один из них убежал, а второй остался. Его чудом не зацепило. Наши его взяли под белы рученьки и повели через минное поле. У нас там было минное поле, которое и наши минировали, и до нас – куча неразорванного всего. Его поставили: "Иди!"… И дошел ведь, что интересно! Нигде ничего не взорвалось.
А когда он дошел до нас, оказалось, что перепутал нас с дээнэровцами. И кричит (он еще подшофе был серьезно так, за рулем): "Я ж за ДНР воевал! Я ж свой, пацаны!" Орал-орал, пока я не выдержал и не показал ему, что у нас флаг висит украинский – он его даже не заметил. Так он сразу протрезвел. Два дня мы его продержали, а потом его 79-ка забрала.
Говорил, что на рыбалку ехал. А мы, когда на второй день пошли к брошенной ими машине, пособирали вещи, которые он повыбрасывал – обгоревшие стволы, сумки с камуфляжной формой. Мы когда этот камуфляж в блиндаже развернули – запах горелого пороха чуть с ног не сбил. Одежда очень хорошо вбирает запах пороха после того, как человек, ее носивший, стрелял хотя бы день-два… Ну и пропаленные места на этом камуфляже – как раз там, где гильзы выходят.
Всякое бывало… Главное, что "Зенит" мы удержали. Я и сейчас, после того, как аэроразведкой занялся, туда регулярно заезжаю.
- Вы оттуда фактически и не ушли, получается?
- Вроде того. У меня демобилизация должна была быть в августе, но демобилизовали нашу третью волну только в сентябре. До того – с ротации приедешь, в госпитале тебя подлатают, чуток дома побудешь – и снова обратно.
- У вас были ранения?
- Да. Две контузии, осколочные, связки в колене порвал…
- Если говорить об открытиях, было ли что-то, что вас удивило? Реакции, люди, события?
- Поначалу мы все боялись свистящих над головой пуль. Слышишь свист – и ноги сами собой подкашиваются. И только после выхода оттуда ты начинаешь анализировать – и понимаешь, что страх пропадает полностью.
- Сейчас есть что-то, что может вас испугать?
- Нет. Уже нет. Меня до сих пор не беспокоят ни выстрелы, ни взрывы - ничего. Чуть что – мозг автоматически просчитывает, на безопасном ли расстоянии прогремело… Хотя многие ребята, наоборот, очень бурно реагируют на взрывы петард, на резкие неожиданные звуки. Видел такое в госпитале, когда лежал с контузией, и второй осколок у меня доставали. Потому что первый наш Док доставал прямо там – я даже в госпиталь не ездил…
Анестезия была чудесная у нас: скрученное вафельное полотенце и "Патриотические песни", которые Док на своей "Нокии" включил. И все. Обкалывать рану нельзя было, чтобы не набухла. Так что уже после только таблетками меня накачали у командира.
Это, кстати, еще одна вещь, которая меня удивляла. У нас не было ни одного пьяного никогда. И уж не знаю, где командир все это брал. Но как только человек получал ранение – сразу откуда-то, как по щелчку пальцев, появлялась кровать с белоснежной простыней. Ты мгновенно получал две чашки чая в обе руки, а в изголовье ставили горячий глинтвейн. У кого из наших я ни спрашивал – все одно и то же рассказывали. Только тебя ранило – а тебя уже усадили или уложили, и над тобой бегают, одежду срезают… Как феи порхают вокруг.
- В тех условиях даже эта белая простыня - это, наверное, маленькое такое чудо…
- Да. Особенно если учесть, что у нас не было даже одежды. Мы как бомжи реально ходили. Что нашли оставшееся от бывших военнослужащих – то на себя и натянули. Мы же после того, как нашу колонну расстреляли, остались лишь с тем, что на нас было. Ни спальников, ни теплых вещей – при том, что в октябре по утрам уже реальные заморозки бывают. Вот и утеплялись, как могли.
Воду пили из пожарного колодца, из резервуара – потому что нам ее не подвозили. Ели одну тушенку, сгущенку и галеты. Больше ничего. И знаете, что удивительно? Ни у кого за этот период времени не было диареи. Никто не отравился. Хотя резервуар, из которого мы воду брали, стоял открытый, туда листики, мышки падали, все подряд. Но вода прозрачная, хоть и с привкусом солярки.
Поначалу, когда только приехали с гражданки, и голова еще соображала, мы эту воду кипятили. Хотя от привкуса дизельного топлива это не спасало. Потом привыкли. Я даже когда домой вернулся и первые два месяца кофе заваривал – не мог понять, чего мне не хватает? Пока меня не осенило: привкуса соляры нет.
- Были моменты, когда вам казалось, что вот вы сейчас вполне можете погибнуть? Когда реально было страшно за собственную жизнь?
- Нет. Это потом ведь осознаешь: "Какого черта так делал? Это же было опасно!.."
- Это как на тех видео из аэропорта, когда ребята взбирались на крышу и флаг вешали?
- Так то же самое и у нас было.
- Под обстрелами вы вешали флаг?
- Да. Вся территория была разведена на посты. Мы в своем квадрате с определенной периодичностью окопались. И когда сепары снова переключились на ДАП, мы, чтобы ребят поддержать, над своим окопом повесили флаг. Нашли машины связи, сняли антенну между перестрелками, подняли ее и прицепили туда флаг. У нас был самый высокий десятиметровый флагшток. Повесили, и я Сашке (другу своему, который в ДАП был) звоню и говорю: "Санек, мы над своей позицией подняли флаг". Он отвечает: вижу, пацанам сказал – сейчас мы им дадим! Тоже флаг поднимем – пусть знают…
- Я почему спросила: просто многие тогда говорили, что это – бессмысленная бравада, неоправданный риск…
- Нет. Это другое. В этом случае рискуют один-два человека, а боевой дух поднимается у сотен, у тысяч людей. Плюс – это же не то, что по тебе в упор стреляют, а ты флаг поднимаешь. Все равно ведь выбирается минута где-то между перестрелками. Они отстрелялись, значит, им надо минут 15 пополнить БК. За это время мы успевали не только флаг повесить, но и кучу других дел переделать, на которые в обычных условиях ушло бы часа три…
- Ощущения, наверное, непередаваемые…
- Да, внутри все поднимается, желудок сжимается – но все равно ты это делаешь. И прислушиваешься, откуда может быть выстрел или еще что.
"Зенит", позиции украинских военных
- Как вас изменило время, проведенное там, на фронте?
- Да я вроде таким же и остался. Просто раньше боялся – а сейчас страха нет. Впрочем, об этом не задумываешься абсолютно. На гражданке, до войны, беспокоило одно – то, что, как понимаешь сейчас, не стоило даже того, чтобы о нем думать. Большая переоценка ценностей произошла.
А в остальном вроде все осталось по-прежнему. У меня нет болезненного перехода с войны на гражданку. Потому что приходится часто мотаться туда-обратно. Какое-то время очень удивляло, что в Красноармейске (после декоммунизации - Покровск, - ONLINE.UA), в 30-40 км от линии фронта, можно спокойно сидеть и пить кофе. Или вот когда в Авдеевку приезжаешь, по промке лупят так, что под ногами земля дрожит – а рядом спокойненько гуляют мамашки с колясками, бабульки с рынка возвращаются… И никто не обращает внимания на обстрелы… В Водяном, где мы сейчас постоянно находимся, еще гражданские остались. Так они давно на звук определяют, что летит, куда, где бой идет. Изучили все полностью.
Там есть огромный минус: нет наших каналов. Ни одного. Российские, днровские есть, а наших нет. При этом вышки наши не разрушены. Мы вот в прямой видимости из Донецка в низине находимся – к нам сигнал не пробивается почти. А вот в Красноармейске – есть. И в Авдеевке, в высотках – тоже.
- Вы вот с людьми там сейчас общаетесь. По вашим наблюдениям, какие настроения среди них перевешивают?
- Самые разные. По большому счету, особо ничего не поменялось. По той простой причине, что государство для этих людей не делает ровным счетом ничего. В том же Водяном мы местным помогаем, чем можем – вот они лояльно к нам и относятся. Потому что мы им лишнюю тушенку, сгущенку, которую нам самим военные дают, отдаем. Для них это большая ценность.
А вот государство о них забыло. Они ведь даже за газ и электричество платят в полном объеме – хоть и живут в зоне боевых действий. Кто-то получает пенсии. Те, кто не получает – я вообще не представляю, как они выживают. Только на натуральном хозяйстве, наверное. На работу устроиться нереально. Вообще им помогают только "Красный крест" и Фонд Рината Ахметова. У одних на пакетах красный крест нарисован, у других – надпись с названием фонда. Угадайте, кого они любить будут?..
А ведь государство могло бы тоже организовать хоть минимальную помощь. Или хотя бы убрать плату за газ и электроэнергию, это для них уже было бы огромным подспорьем. Но пока помощь эти люди видят только от названных мною организаций.
Далі буде...
Лілія Рагуцька
