Как утолить голод, если останешься на несколько суток в поле без еды? Где добыть пресную воду на побережье моря или в степи? Чем залечить раны, если под рукой нет медикаментов? Как стать невидимым для противника? Что нужно знать для того, чтобы и раненого друга из-под обстрелов вытащить, и самому не погибнуть?
Это - лишь маленькая часть тех знаний, которые передает воюющим сейчас на Донбассе бойцам экс-разведчик, а теперь - инструктор-волонтер Олег Бондаренко (Птах).
С Олегом мы познакомились на Донбассе, где он как раз тренировал недавно пришедших на контракт в ВСУ ребят. В процессе обучения в центре "Десна" им никто подобных знаний не давал - считается, что они им и не нужны. Ведь эти контрактники будут работать с особыми боевыми машинами повышенной огневой мощи - соответственно, и учили их работе с этой техникой.
Однако война - вещь непредсказуемая. Именно поэтому боевой командир подразделения и пригласил Птаха к своим ребятам - чтобы они имели шансы выжить в случае, если с их машинами что-то случится.
О том, чему государство до сих пор не учит тех, кто рискует жизнью, чтобы его защитить, качестве создающейся сейчас контрактной армии, том, кого боевики на Донбассе не берут в плен, как выжить на войне и многом другом Олег Бондаренко рассказал в первой части интервью ONLINE.UA.
Читайте также: 30% кадровых россиян, остальное - шваль всякая: разведчик о том, кто воюет против Украины на Донбассе
Инженер-акустик по образованию, Олег Бондаренко до начала войны был главным звукорежиссером "Громадського телебачення". До того работал на нескольких других телеканалах и параллельно - в небольшой собственной студии звукозаписи. "В основном - что? Написание музыки под фильмы, под игры, для телевизионных программ, речевая информация и экспертная оценка аудиоматериалов", - описывает свои довоенные заботы и обязанности Птах. А потом началась война. Олег взялся штурмовать свой военкомат, чтобы его отправили защищать Украину.
- Не меньше 3 месяцев пытался добиться, чтобы меня отправили. Несколько раз забегал в наш военкомат. Примелькался им настолько, что меня уже даже то пытались не впускать, то искали всякие поводы, чтобы не разговаривать. Кроме меня, там таких было человек 40, наверное - из старых призывов, еще советских, кто имеет определенные воинские специальности.
В итоге - получилось. Меня оформили в ВСУ. Попал я в разведбат, где пробыл до февраля 2015 года. До того, как меня контузило. Я тогда в госпиталь попал, пытался оттуда сбежать, меня поймали, вернули. Сказали: ни фига, ты больше не воюешь.
Так я дембельнулся. И с тех пор обратно меня не берут. Называют кучу причин - и объективных, и не очень. Им-то, может, и виднее. Но меня это немножко бесит. Поэтому я договорился с морпехами, с инженерами, с высшими учебными офицерскими, что буду их немножко учить.
Первый мой полигон - это Ширлан (полигон Широкий лан в Николаевской области, - ONLINE.UA). Потом - Каменец-Подольский, снова Ширлан. Дальше уже по частям поехал. И 137-й батальон, и подготовка к сдачам на береты... Много было подразделений, где я пробовал передать людям все, что знаю.
Безусловно, есть люди, в сто раз больше меня знающие, те, кто всю жизнь этому посвятил. Но я в свое время тоже немножко прошел, немножко знаю. И, наверное, будет неправильно, если я буду держать эти знания при себе тогда, когда пацаны не знают, как им поступать "в поле", что делать во время обстрелов, как перемещаться и так далее. Все те тонкости, которые нужны любому военному, который идет своими ногами и при этом принимает бой.
- И хочет вернуться живым, как минимум?
- Да, это главная задача. Вот сегодня я на полигоне ребятам говорил: пацаны, даже если есть сомнения, жив ли раненый в бою товарищ, вы должны вынести его с поля боя. Даже если он уже 200-й. Вы его не оставляете - это закон. Это не "разведка своих не бросает" - это свои своих не бросают. То есть, вы - не бросаете, идете за ним, вытаскиваете, ползете. Да, вы можете быть тоже ранены, все может случиться - но вы не должны бросать своих.
Олег Бондаренко в учебном центре. Фото Лилии Рагуцкой
Потому что есть понятие ответственности, порядочности, плеча. И есть родители, которые будут ждать весточки, что с их сыном или с мужем, или с папой. Поэтому вы должны это уметь. Уметь выжить сами, оказать необходимую помощь тому, кто в ней нуждается, прикрыть отход и выйти. Даст Бог - успешно.
Поэтому мы отрабатываем эвакуацию раненых разной степени тяжести. С ребятами занимались раньше, они знали что-то по тактической медицине - а мы склеили это все в обстановке, приближенной к реальной, даже со стрельбой в воздух. Этот шум очень дисциплинирует.
Ребята прошли очень тяжелую полосу. Если ее умножить на пять - это будет полоса морпехов. Да, они работают с железом, с машинами, и им, казалось бы, это все не нужно. Но машины не вечные. Они могут сломаться. И им надо будет выходить без техники. Тогда они превращаются в пешее подразделение.
Им нужно уметь принять бой, окопаться, вывести правильную оборону. И в итоге - либо отойти, либо пойти в наступление. Или, например, обеспечить ремонт своей машины. Разные бывают варианты. Но они на время превращаются не просто в экипаж, который следит за броней, а в обычных пехотинцев. Поэтому им надо знать, как укрываться, как ориентироваться, где у них север, где - запад, как добыть воду, если ее нету, как развести огонь, чтобы себя не выдать, что делать с боеприпасом, сколько его должно быть, как его расходовать, как оказывать ту же самую помощь, ну и как маскироваться, чтоб тебя не было видно. Вот такие моменты.
- Это то, чему вы научились, будучи разведчиком?
- Это обычные моменты выживания. Потому что на этой войне работает много снайперов, оружие с той стороны часто используется запрещенное. Но хлопцы должны уметь выжить при этом всем деле.
- Если эти знания – условие выживания, если они нужны бойцам всех без исключения родов и видов войск - почему этому не учат всех, централизовано?
- Мне сложно ответить на этот вопрос. Скажу только, что в моей инструкторской практике был случай, когда выпустилось около полусотни офицеров, у которых вот этим вопросам посвящалось четыре часа академических - из 4 или 5 лет обучения. Они, прибыв на полигон, во-первых, были экипированы неизвестно как, несмотря на то, что это лейтенанты уже. Да, свою профессию они знают, не спорю. Их подготовили. Но что касается вот таких прикладных вопросов, их этому не учили. Может, считали, что армия всему научит.
Читайте также: Если начнется новый "Майдан", Киев покраснеет от крови - украинский разведчик
Вот эти хлопцы, с которыми я работаю здесь, через дней 20 будут на передке. До этого они месяц, может, два находились в "Десне". Но! За два месяца выработать рефлексы и мышечную память не получается. Потому что, кроме всего, им нужно овладевать основной своей профессией - обслуживание техники и работа с этой техникой. Она требует большого ресурса, эта наука - и мозгового, и физического. Потому что они тягают тяжести, начиная от аккумулятора, заканчивая траком и пулеметом, обслуживанием орудий и т.д. Это - тяжелая работа. Они устают.
Тем не менее, почему их не учат выживать - для меня сложный вопрос. Когда-то в школах был такой предмет - НВП (начальная военная подготовка, - ONLINE.UA). Это хорошая штука, несмотря на весь идиотизм советской системы в целом. Но это работало, потому что любой пришедший в армию пацан знал, с какого конца стреляет автомат, где у него магазин, а где - мушка, целик, прицельная планка, ствольная коробка или что-то еще. Знал, как это все чистится-разбирается. Привыкал к весу автомата. Так что в армии уже не надо было тратить на это время.
Сейчас этого нет, а может быть, есть в каком-то упрощенном состоянии, не знаю. И это большой недостаток. Уже третий год все знают: идет война. За это время можно было бы уже ввести экстренные курсы для подготовки хотя бы мужской части населения. Чтобы они могли сформировать ополчение - в этом случае это слово правильное. Не вот это дурацкое ополчение, которое себя называет "ДНР-ЛНР" - то не ополчение, то бандиты. А вот именно ополчение, гражданское ополчение в городах. Из людей, которые бы знали, как это все делается.
- Почему же этого до сих пор нет, как думаете?
- Причин может быть куча. Может быть, кто-то там, наверху, боится общей оружейной и тактической грамотности населения. Потому что тогда это самое население будет более способно к выживанию, а значит - более независимым и самостоятельным. Наверное, там это мало кому понравится.
Кроме того, в таком случае население имеет представление об оружии и его целесообразности – а) владения; в) применения; с) обслуживания и хранения. Соответственно, если люди это знают, они понимают, что им это надо иметь. Иметь - это уже совсем другой вопрос, это вопрос наличия оружия, например, у гражданских. То есть, одно за другое цепляется.
Но никогда не будет успешной страна, не способная себя защитить. А защитить сейчас она себя может только за счет идиотов, которые находятся на полигонах, на передке, и которые реально сражаются. Это те, кто понимает, зачем им нужны эти знания. И об оружии, и о выживании, и обо всех сопутствующих вопросах. Почему, опять же, не вводят это в широком понимании, даже на тех же полигонах?.. Наверное, лень. Наверное, старая система продолжает работать.
Я не думаю, что у них не укомплектованы штаты. В штате на каждом полигоне, в каждой учебной воинской части присутствуют все специалисты, которые нужны для организации и проведения соответствующего обучения. Начиная от поваров, заканчивая стрелками зенитного комплекса, например. Все эти специалисты для обучения должны присутствовать. И, скорее всего, они есть. Вопрос в том, что они свою работу не делают. Почему? Потому что, наверняка, они знают свою работу исключительно на полигоне.
Вывезти бы всех этих "специалистов" на месяц-два-три на передок, они бы поняли, чему конкретно и с какой интенсивностью нужно обучать новое пополнение. Тогда бы до них дошло, что стрельба на полигоне - это всего лишь стрельба по мишеням. Это ничего страшного, это к тебе не прилетает в ответ. А вот когда там к ним прилетела бы ответка - они бы поняли, что стрелять нужно учить так, так и так. И не лениться это делать.
Потому что сейчас основную нагрузку по обучению такого личного состава принимают на себя люди, находящиеся на местах. Непосредственные командиры ребят, которые сами прошли передок, сами побывали в сложнейших ситуациях. И они все понимают, болеют за каждого пацана.
Они ответственны за этих ребят. Они реально папы для них, бати. И они передают им тот опыт, которого у пацанов нет. Люди это чувствуют - и они очень благодарны.
Командир дал команду - и подразделение выполняет. Сразу же. Не из страха наказания, от тупости или безразличия, как раньше это было. А потому что командира уважают. Потому что то новое пополнение, которое пришло в АТО сейчас, - это люди с мозгами. Они понимают, что делают, почему им надо учиться тому, чего они пока не знают. Они задают множество вопросов - по существу, а не чтобы выпендриться. В том числе, и те контрактники, которые уже были в АТО в качестве мобилизованных. Но и у них не было вот этого "я воевал, я все знаю". Все включились. Это было очень классно, очень приятно, потому что видишь, что ни одно слово мимо не улетает.
- Можете то же самое сказать обо всех контрактниках, обо всем новом пополнении - что они такие же, как ребята здесь? Таких большинство сейчас в АТО или, все же, нет?
- Нет. Не большинство. Объясню, почему. Дело в том, что контрактники знают, куда идут. Они вольны выбирать, куда хотят попасть, а не идти, куда военкомат направил. Это как когда-то в институтах ждали, пока профессор закончит одну группу и начнет набирать себе новый курс - и специально не поступали, потому что хотели попасть именно к этому профессору.
Читайте также: В начале войны на Донбассе бойцов приходилось заставлять стрелять - командующий сектора М
Попадая сюда, эти люди уже знали, куда они идут. И я больше чем уверен, что они стремились именно сюда, зная, кто командир. Они знали, что здесь правильные командиры, которые дадут им возможность научиться и получить шанс выжить. Потому что все благородные слова заканчиваются при первом же обстреле. Тогда становится предельно ясно, кто есть кто, и кто чего стоит.
И если люди умеют выживать, то после первого обстрела выжившие подходят к командиру и говорят: "Спасибо, батя, что благодаря тебе мы выжили". Вот это самый главный инстинкт, первый инстинкт, это инстинкт выживания. Самосохранения. То же самое - по другим подразделениям.
Но. Могу, конечно, ошибаться, но самые первые контрактники шли, по моему мнению, за преференциями. Не все - часть. Те, кто не смог себя, возможно, реализовать после войны. Вот они были призваны, потом вернулись на гражданку - и понимают, что там они не выживают, они не могут там. Поэтому возвращаются назад.
Им тут комфортнее. Тут - честнее. Тут тяжелее, в разы тяжелее, чем на гражданке. И ответственности здесь, кстати говоря, больше, потому что и слово держится здесь больше. Если здесь сказали, что сделают - значит, сделают, иначе не бывает. Это мужской коллектив. Коллектив профессионалов, которые учатся здесь держать свое слово и выполняют то, что пообещали. На гражданке такого нет. Это - первая категория контрактников.
Вторая категория, которая очень быстро отпадает, - это те, кто приходит за преференциями. За УБД, за льготами, за всем остальным. Их сразу видно, их меньше, в разы меньше, чем остальных. Но такие тоже присутствуют.
Поначалу, когда не было толкового отбора, встречалось немало аватаров - алкоголиков, которым все равно, где пить, по большому счету, дома или здесь. Если руководство части попускало - все подразделение было такое.
Но те подразделения, где я крайнее время преподаю… Везет, наверное. А может быть, что-то просто поменялось в этой стране. Но командиры такие, что при запахе спиртного у них сразу становятся красные глаза, шерсть дыбом и "иди сюда, я тебя "поглажу". Как-то так. И это подкупает, потому что выпивший человек - это не боец. Пьяный, выпивший - это балласт.
Люди, наверное, более осознанно сюда идут сейчас.
Олег Бондаренко. Фото Лилии Рагуцкой
- А как быть с достаточно распространенным мнением о том, что на контракт идут так называемые "заробитчане", которые соблазнились новыми зарплатами?
- Деньги? Не думаю. Некоторые из тех, кто сейчас на контракте, на гражданке могут заработать в несколько раз больше. Наверное, что-то в голове все-таки меняется у людей. Приходит понимание, что нужно сражаться за свою страну, потому что иначе - а кто это сделает? А никто. Что, в этой стране есть какие-то особые наемники, которые вместо меня пойдут?
А если кто и пойдет, как я буду смотреть в глаза своим детям? Когда сын скажет что-то вроде: папа, смотри, вот этот дядя, наверное, лучше, чем ты. Он умеет защищаться, стрелять. А ты тогда кто? Мне стыдно, например, было бы перед своими детьми.
- Но стыдно далеко не всем.
- Многие уже начинают так думать.
- Вы так считаете?
- Да. Я же со многими разговариваю. И многие говорят, что сидеть дома уже "не алё". Ну, как это так, мои повоевали, пришли, а я тут сижу. Многие идут, действительно, из таких соображений. Некоторые, правда, не выдерживают, потому что тут свои нагрузки, тут нельзя без дисциплины - слишком много тут боеприпасов, оружия. Со всем этим надо быть очень внимательным, педантичным и ответственным. Потому что каждый патрон - это потенциальная смерть того, кто рядом или напротив.
Учат обращаться с автоматами. Здесь, на первом же занятии, я хлопцам рассказывал, что значит твое собственное, персональное оружие, автомат твой, как с ним нужно обращаться, почему его нельзя передавать. Если передаешь, то в каком состоянии, в каком виде, в какой степени подготовки.
- Ну, мне кажется, что это вообще такие азы, которые должны были бы знать все…
- Должны были бы знать. Один из хороших моментов старой системы - так называемая оружейная грамотность. Это когда учили, что автомат в любом случае должен быть без боекомплекта, он должен быть разряжен и поставлен на предохранитель. Тогда это должны были знать все.
Этим пацанам, с которыми я занимаюсь сейчас, об этом не рассказали в свое время. А учитывая то, что они занимаются здесь не столько автоматами, сколько большими крупнокалиберными орудиями, имеется в виду пулеметами и так далее, другой техникой, автоматы для них – это вспомогательное оружие.
Основной их инструмент - это то, что стоит на машинах. Это они тоже должны знать. Если для обычного стрелка автомат - это все, то для этих автомат - нечто параллельное. Не второстепенное, а параллельное. Но главное для них - все-таки, их техника.
- У меня вопрос по поводу того, о чем вы говорили еще в начале нашей беседы: что бойцы обязаны вытаскивать с поля боя не только раненых, но и погибших. Знаю, что во время тренингов для гражданских по оказанию первой домедицинской помощи инструктора первым делом объясняют главное правило: убедиться, что нет риска для здоровья и жизни того, кто намерен оказывать помощь. На войне это правило не работает?
- Так на войне ты же рискуешь постоянно, каждую секунду. Прилететь к тебе может, что угодно, когда угодно и с какой угодно стороны. Здесь нет понятия не-риска, риск есть всегда и везде. Даже в том, что вот идет боец по грязи, тащит на себе раненого товарища - и в любой момент может упасть и сломать себе ногу, к примеру. Но он должен дойти сам и донести друга.
Вопрос не стоит в том, хочу или не хочу. Ты просто не можешь бросить своего. Иначе как потом жить, зная, что ты мог его вытащить и не сделал этого?
И, наверное, это заслуга командиров. Ведь, если вы вдвоем где-то попали в переделку, и ты не вытащил друга - никто об этом и не узнает. Ты можешь прийти и рассказать, какой ты герой, как ты старался, но ничего не смог сделать. Но как ты будешь жить дальше? Как успокоишь свою совесть? Какой ты после этого мужчина?
Ты можешь сколько угодно быть ранен, сколько угодно уставший. Себя перевязал - и, если понимаешь, что можешь тащить - тащи. Каждый шаг от противника приближает тебя к своим. Значит, больше шансов, что тебя потом вместе с ним вытащат. Но вы будете вместе. Вы вдвоем ушли - вдвоем должны прийти. Все, это не обсуждается. Это твоя команда, это твой друг. Он тебе прикрывал спину, пока ты там бегал. Теперь он ранен, и, значит, твоя теперь очередь. Ты его должен тащить домой.
Понимаю, что иногда это сложно. Есть прием, когда ты, отходя, прикрываешься телом своего раненого товарища. Да, это циничный прием. Скорее всего, выйдет только один из вас. Другой, скорее всего, погибнет. Но ты его принесешь. Об этом можно много дискутировать, об этом можно целую докторскую диссертацию писать - а как это с моральной точки зрения и так далее… Война - вообще грязное дело. Но ты его вынесешь. Ты сделаешь все, что можешь. Не будешь им прикрываться - вдвоем ляжете, никто не выйдет. Сурово, но это так.
Да, он погибнет. Возможно. А возможно - нет. Возможно, от него отойдет рикошетом осколок какой-то, от его броника, и вы вдвоем выйдете. Да, контуженые, у кого-то, может, оторванная нога - но ничего. Зато потом сядете через пять лет: а помнишь, как ты меня тащил? - Помню… Все. Это стоит гораздо большего, чем какие-то там нормативы и все остальное-прочее.
- Вам приходилось кого-то так вытаскивать?
- Доводилось, да… Было такое, что вытягивали. И из Углегорска вытягивали. И ходили за пацанами туда, на Д-4, эвакуировали хлопцев... Я на машине был - потом долго от крови отмывал. Снегом и водой. Не помню, сколько ездил, но долго. Часа два-три, не меньше. Количества ходок не помню.
То же самое - в Дебальцево. В Дебальцево, по сути, саму жару я не застал, потому что 2 февраля меня там немножко накрыло. И я немножко раньше оттуда ушел. Гложет меня это время от времени - что я не был там, где были все остальные. Но зато было Никишино, была Острая Могила, были выходы за "ноль". Ребята из Дебальцево нас прикрывали, когда мы выходили. Они знают много чего, что мы делали, и как мы это делали.
И вот тут - как раз та самая страховка, когда разные рода войск, виды даже, друг друга прикрывают... Например, танкисты прикрывают разведчиков, или стрелкотня прикрывает броню, или что-нибудь такое. Казалось бы, да? Стрелкотня прикрывает броню… Но и такое бывает.
Это когда ты действуешь не согласно нормативам общепринятым, а ситуативно. Вот сейчас вот, потому что так произошло. И ты понимаешь, что обстоятельства, обстановка складываются так, что по-другому ни они, ни мы не выживем. Откуда оно берется - никто не знает. Наверное, это чуйка какая-то, или сработка, или просто опасность так действует...
- Вы говорите о том, как выходили туда, за "ноль"?
- Нет, стараюсь не говорить. Да и не принято говорить, потому что мы продолжаем сейчас выходить. Так что это не афишируется. Впрочем, многие мои друзья чувствуют, знают. Хотя для тех, кто дома, я говорю, что я в кемпинге (Олег организовал под Киевом лагерь для детей и для ветеранов АТО, где первые могут отдохнуть и получить массу впечатлений и новых знаний, а вторые - время на адаптацию к мирной жизни, - ONLINE.UA), а тем, кто в кемпинге, говорю, что еду домой - и исчезаю на 3-4 дня. На самом деле, я еду не домой...
И до кемпинга тоже такое было, что я ездил. Иногда даже в секторах не знали, что мы заходим. И что выходим.
- Наверное, иначе и нельзя было? Для собственной безопасности?
- Нельзя. Потому что есть своя специфика, есть, к сожалению, нечистоплотные товарищи, работающие в более высоких, например, подразделениях.
- До сих пор? Не удалось избавиться от предателей?
- Ну, они будут всегда, наверное. Я не могу утверждать на сто процентов, но, учитывая печальный опыт 2014-го года, 2015-го, мы никогда не ходим одними и теми же тропами туда и назад. Мы всегда ходим по-разному.
Даже если нам дают маршрут и задание, мы никогда не следуем по этому маршруту. Задание выполняем, но своими дорожками. Потому что были прецеденты печальные. Когда идет наша группа - и не доходит почему-то. По ее маршруту начинают появляться засады, обстрелы и все остальное-прочее.
Некоторые группы попали таким образом в плен. На некоторых была организована засада с уничтожением этой группы. Тут важно выйти, выполнить задание и вернуться, принеся информацию при этом. Поэтому мы стараемся не афишировать такие переходы. Если ходим, то ходим аккуратненько.
- Вы упомянули о попавших в плен. Всех удалось вытащить, или кто-то до сих пор находится в плену?
- Есть те, кто в плену до сих пор. До сих пор есть. Когда я ехал сюда, я встретился с одним человечком в Запорожье. До сих пор существуют списки, и до сих пор существуют те, кто не в этих списках, а числятся, скажем, пропавшими без вести.
- А откуда тогда у вас уверенность, что они в плену - те, кого считают пропавшими?
- Этих людей опознают очень часто. Те, кто работает по освобождению пленных - это очень своеобразная такая категория людей. Они имеют контакты как с той стороны, так и с этой. И им иногда удается отыскать среди наших, которых держат в плену, тех, кто числится пропавшим без вести, и кого нет в списках попавших в плен.
- Тех, кого таким образом опознали, вносят потом в списки?
- Если в плен попадает разведчик - его в списках на обмен нет вообще. Если в плен попадает снайпер, пулеметчик или оператор, водитель, пулеметчик или командир экипажа такой машины, например, как "шилка" - их уничтожают на месте. Десантников - уничтожают на месте.
В плен если берут - то только тех, кто им, на их взгляд, может слить информацию. Или за кого можно поторговаться. Как правило, это офицеры. Офицеры в плену есть. Опять же, в зависимости от того, из какого подразделения офицер, что он знает, какого он класса-ранга, где он был в момент боевых действий. Это много о чем говорит. Если он был там, значит, перед этим он, скорее всего, был там-то, обслуживал то-то, знает то-то.
Читайте также: Большого вторжения России на Донбасс я не жду по нескольким причинам - командующий сектора М
Его начинают "качать", этого офицера. И пока его не доведут до состояния растения (очень часто такое бывает) или не сломают - его не отпускают и не заявляют, что он у них, в принципе, есть. Потому что для них он - ценный обменный материал. За одного такого нашего офицера могут предложить до 15-20 их орков, "местных героев", с их точки зрения. Может, прозвучит банально и грубо, но наши офицеры – очень ценный обменный материал для них.
- Но получается, если даже мы знаем, что в плену находятся люди, внесенные в списки пропавших без вести, мы ничего не можем сделать, пока та сторона "официально" не признает, что эти люди - у них?
- Этих тонкостей я не знаю. Об этом лучше спрашивать у тех, кто вплотную занимается обменом пленных.
Совершенно точно я знаю одно: ни в коем случае нельзя поднимать волну вокруг пропавшего без вести или попавшего в плен человека. Потому что мы лишаем таким образом его шансов на спасение. Он ведь может по-другому позиционировать себя там. Они могут и не знать, что это офицер. Если делать волну здесь: ой, наш Вася Пупкин, такой весь гениальный из себя майор, попал в плен туда - сепары пробьют по своим данным. И поймут: о, так это ж Вася Пупкин! А ну-ка, иди сюда!..
- Это что-то вроде того, как с киборгом Рахманом было? Когда начали появляться посты с фото и рассказами, что он в плен попал?
- Да, возможно, этот вариант. Если бы было меньше возни вокруг этой темы, легче было бы работать тем, кто шарит в этом. И соцсети в этом отношении - большое зло. Потому что там начинается - от вопросов вызволения пацанов из плена до того, что вот, мол, мы, все из себя волонтеры, едем в такую-то бригаду, которая находится там-то, у них есть то и то по технике, но оно не работает, и вообще - пацаны голые-босые…
Почитав ленту нашего сегмента Facebook, что делает аналитик, например, там? Он понимает: ага, там-то стоит такая-то бригада. Судя по тому, что написали, там, условно, три танка, пять бэх, восемь БТР. Он уже представляет расстановку сил, что там может быть. Коль они стоят там, долетит ли туда наш беспилотник? Долетит. А давайте-ка слетаем!
И они, уже имея предварительные данные, подтверждают эти данные с воздуха. Не всегда ведь подразделения должное внимание уделяют маскировке своей техники. И, сопоставив данные с беспилотников с тем, что написано в Facebook, противник уже имеет четкие, точные первичные разведданные о том, что присутствует на их участке фронта. И потом туда прилетает. А в Facebook поднимается крик: "Ай-ай-ай, у нас 200-е, 300-е".
- И виновата в этом "злочинна влада" часто...
- И "злочинна влада", и кто угодно. Но, извините, кто вас за язык тянул? Кто заставлял рассказывать, что едете туда-то и туда-то?.. А бывает же еще и количество бойцов называют! "Вот там 180 мальчиков голодают..." Прекрасные данные! 180 бойцов при таком количестве техники. Все прекрасно понимают, что экипаж состоит из такого-то количества. В этом экипаже должны быть такие-то воинские специальности. 180 бойцов. Часть - экипаж, часть - обслуга, часть - еще что-то. Вот тебе полный расклад.
- И что делать? Учитывая, что война идет третий год, а еще не все, к сожалению, понимают, что можно говорить, а что - нет?
- Языки отрезать.
- А если серьезно? Что делать? Не пускать сюда никого? Разве это выход?
- Не пускать. В 2014 году знаете, как было, когда приезжали волонтеры? Вот, они доехали до какого-то места, по телефону или по внутренней рации передали - к вам волонтеры. - Где? - Там. - Хорошо, пускай стоят. Выезжает машина из части. Либо ведет, либо прямо там они разбираются со всеми вопросами - и назад. На ноль пропускали считанных волонтеров, которых хорошо знали - и которые еще тогда мало говорили, понимали, что к чему.
Вот израильтяне поступили очень правильно: у них никогда нигде не фотографируются боевые позиции. У них это очень жестко и жестоко наказывается. Китайцы - точно так же. Никогда ты нигде не встретишь фото боевых позиций китайцев. Корея, одна и вторая - то же самое. Все, кто занимается наращиванием своей мощи, - то же самое. В Штатах это вообще чуть ли не подсудное дело, не дай Бог, ты где-то что-то засветишь…
Мне кажется, необходим показательный процесс какой-то. И жестокое наказание. Чтобы все поняли, что после этого бла-бла-бла красивого на Киев потом идут борты. И они не спешат, потому что везут 200-х. Уже некуда спешить… И это лежит на совести тех, кто - вот какой я красивый, пофоткался на БТРе на фоне вот того лесочка или вот такого моря, или на фоне вот этих строений... Сепары-то - все отсюда, они знают прекрасно, что здесь, как, где. Они тут всю жизнь прожили. Он увидел такую фоточку, говорит: о, пацаны, так это же вот там, справа, моя хата стоит. Давайте-ка я вам нарисую. Если он тут стоит, значит, вот это моя хата, вот тут - еще хаты, вот тут - заезд, а вот на том заезде, скорее всего, стоит еще что-то…
И потом туда прилетает. Из-за безответственности людей, которые вот это фоткают.
Олег Бондаренко. Фото Лилии Рагуцкой
- По пленным еще вопрос. Много было разговоров, что в плен не берут добровольцев - их просто уничтожают на месте…
- Добровольцы для них - опасные люди. Потому что это идейные и заряженные хлопцы. Они мотивированы и четко знают, зачем они это делают. Их сломать невозможно, потому что они ненавидят, на генетическом уровне ненавидят и кацапов, и захватчиков каких бы то ни было в принципе. Оккупантов.
И они способны "заразить" и деморализовать противоположную сторону.
- Вот это интересно…
- Идейный воин во все времена вызывал уважение у противника. Его хоронили с воинскими почестями - даже если его казнили. Это всегда было традицией войны: если перед тобой достойный противник, ты его должен уважать. Это вопрос чести.
Но, учитывая то, что там ни о какой чести и речь не идет, та сторона видит в добровольцах угрозу. Потому что своим поведением, своей стойкостью добровольцы, которые попадают в плен, демонстрируют, что стоят, наверное, взвода не-добровольцев. Мотивационно они заряжены на целый взвод не-добровольцев, или срочников, контрактников. Хотя вот эти контрактники - точно такие же, как добровольцы. Они мотивированы - мама, не горюй!
- Так они и являются добровольцами в некотором смысле, не так ли?
- Наверное. Они ведь сделали осознанный выбор. Поэтому я бы действительно назвал бы их второй волной добровольцев - осознанных добровольцев.
А добровольцы в плену… То, как они себя ведут, попав в плен, деморализует ту сторону. Они понимают: что бы они ни делали, все равно найдутся люди, которые будут вот так вот ржать им в глаза, плевать на них кровавой пеной. И самое последнее, что от таких пленных они услышат, будет "Слава Украине!". Не "пацаны, не стреляйте, я не хочу умирать, нет!" - они крикнут "Слава Украине!"
Я это не для красного словца говорю. Так оно и было. И это очень деморализует противника. Это опасно для их командиров - потому что их подчиненные видят, каким должен быть настоящий Воин. Не человек, который просто взял в руки оружие, он-то может быть и бандитом. Воин - это тот, кто до последнего вздоха ведет себя вот так.
Так оно и есть. Это не красивое слово, это не кино. Это так оно и было. Это очень сильно деморализует. И для тех командиров это опасность, потому что их подчиненные видят, какой должен быть нормальный, правильный, достойный дух Воина.
- Поэтому их и уничтожают?
- Конечно. Они - опасность. Их больше пытают. И если они каким-то магическим образом умудряются выжить и вернуться домой - это свидетели. Очень серьезные свидетели военных преступлений той стороны. Поэтому они опасны во всех отношениях.
Вопрос в другом. В том, что таких людей надо поддерживать, лелеять, создавать собственную героику. На той стороне какой-то задрипанный автомойщик Моторола – "национальный герой". А у нас? У нас разве ведется работа по популяризации подвигов наших воинов? Нет! А если и ведется, то очень выборочно.
Нам нужны свои герои, которые были бы примером для вот этих новых пацанов, которые пришли. Чтобы они знали, на что и на кого равняться, что должно быть примером. Это обычная психология войны. И если у тебя не будет такого примера, ты не будешь знать, ради чего это все. Кто-то скажет: как - ради чего? Ради сына, ради жены, ради мамы-папы. Это понятно, да. Но есть какие-то высшие интересы - то же государство, в котором этим же сыновьям-мамам-папам жить. Не будет государства - они не смогут жить. Чего ради тогда? Показать себя героем? Ну, так герои все - на небесах, а правильные герои возвращаются домой живыми. Должно так быть. Хотелось бы, чтоб так было.
Продолжение следует...
