В останні кілька тижнів відбулося суттєве загострення
йових дій в районі Маріуполя. Про те, що на Азовському узбережжі зараз йдуть найгарячіші бої, говорили багато військових, журналісти і волонтери.
Про те, наскільки серйозною є ситуація на маріупольському напрямі, чи є сигнали, що свідчать про підготовку противника до наступу, з ким доводиться воювати українській армії і про кілька причин, за якими масштабне вторгнення Росії на Донбас малоймовірно, в першій частині інтерв'ю ONLINE.UA розповів командувач оперативно-тактичного угруповання "Маріуполь", заступник командувача військ ОК "Північ" з бойової підготовки полковник Едуард Москальов.
- Эдуард Михайлович, расскажите о ситуации в секторе "Мариуполь". Как обстановка?
- Обстановка в секторе нормальная. Контролируемая.
- Вы видите какие-то сигналы, свидетельствующие о подготовке к серьезной эскалации боевых действий?
- Нет. Увеличения группировок противника, необходимых для активизации боевых действий, мы не наблюдаем. То, что в последние недели была активизация – наоборот, от того, что противник думал, что мы будем наступать. Поэтому всячески усилил направление, вытащил сюда практически все свои резервы. Но все нормально. Ситуация под контролем.
- На той стороне сейчас много россиян? Каково приблизительное соотношение российских военных и местных сепаратистов?
- Ну, конкретных цифр или процентного соотношения я вам назвать не могу. Единственное, что знаю точно, это то, что весь командный состав от командира батальона и выше - это российские кадровые офицеры. Управление бригад, полков, большая часть - это российские офицеры. Говорю это с учетом тех данных, которые мы получили от пленных. Вот был у нас пленный недавно - он как раз эту информацию подтвердил.
А буквально неделю назад попал к нам "200-ый" с той стороны. Документов при нем не было, но по записям, по телефону мы определили, что это младший сержант из РФ.
- Что вы сделали с телом?
- Мы его оформили и передали в установленном порядке на ту сторону. По телевизору это показывали – что мы тело передали. Причем, оформили все, как положено – нормальный гроб, автомобиль "Груз-200" отвез… Та сторона была в шоке!
- Не было попыток откреститься? Не говорили, как о своих живых военных привыкли говорить – "это не наш, нас там нет"?
- Они его забрали. На этом никто не акцентировал внимание: кто он, чего и как.
- Какие "подразделения" воюют по ту сторону на мариупольском направлении?
- Есть подразделения из батальона "Спарта", разведывательные подразделения… Есть подразделения из танкового батальона "Дизель". И плюс это подразделения 9 полка, артиллерийские подразделения дивизиона "Кальмиус". Всех сейчас стянули на наше направление.
- Тут у вас до границы рукой подать…
- Да. Рядышком совсем... На той стороне, вдоль границы, есть группировки российских войск, они там собираются. На нашу сторону, по нашим данным, оттуда периодически заходит техника, танки, САУ, которые идут на украинскую территорию. Но у нас нет информации, что границу пересекает личный состав, то есть штатные подразделения армии РФ. Хотя вдоль границы они стоят.
- Они не наращивают силы?
- У них там и так более чем достаточно. Поэтому пока та цифра, которая у нас есть, остается неизменной.
- Из чего стреляют?
- Стреляют из всего. Начиная от стрелкового оружия - заканчивая 152 мм снарядами. Крайние разы, за прошлую неделю, было обстреляно 4 населенных пункта - из САУ калибром 122 мм. К счастью, люди не пострадали. Но есть разрушения. Пострадали дома. Обстреляли Талаковку, 5 снарядов пришло. Разбили газовую подстанцию, оборвали провода, повреждено 11 домов. Перед этим стреляли по Водяному. Там и так мирных жителей осталось практически ничего, 11 человек, но много домов разрушили. Еще чуть раньше обстреляли Виноградное, это практически перед самым Мариуполем. Тоже около 5 домов повреждено. То есть, они точечно бьют именно по населенным пунктам.
Последствия обстрела Талаковки в конце октября. Фото: Facebook пресс-центра АТО
- А ОБСЕ фиксирует это все?
- ОБСЕ..? Такое ощущение, что они этого не видят!
Вчера (интервью записывалось 25 октября, - ONLINE.UA) нас провоцировали на открытие огня где-то в районе 14-15 часов. К ним туда ехала миссия ОБСЕ - и они начали интенсивно по нам стрелять из минометов. Ждали, что мы дадим огонь в ответ, и миссия ОБСЕ это зафиксирует. Но мы отвечали только из стрелкового оружия. Поэтому провокация им не удалась.
- Часто такие провокации случаются?
- Бывает. Вон, три дня назад, посреди ночи, они собрали с той стороны очень много корреспондентов – и устроили "шоу". Взорвали ночью один из домов в районе Саханки – и на фоне горящего здания давали интервью о том, что это украинская артиллерия работает, взрывает мирные дома. Хотя с нашей стороны не было выпущено ни единого снаряда.
Но они не учли одного: что у нас есть камеры наблюдения, которые фиксируют и ту сторону. И было четко видно, как ниоткуда вдруг появился взрыв с той стороны. Мы сначала подумали: ну, может кто-то так на складе с боеприпасами неудачно у них покурил. Но потом уже выяснилось, что это было показательное шоу для российских журналистов.
- А ведь люди на оккупированных территориях наверняка же верят в это…
- Верят. Люди - верят. Мозги им промыли хорошо. И мы для всех них – фашисты, бандеровцы, убийцы. А они - освободители.
Что касается военных, то мы, со своей стороны, проводим всяческую работу с местным населением. В населенных пунктах есть группы гражданско-военного сотрудничества, которые работают с людьми, рассказывают, разъясняют… Плюс командиры подразделений делают то же по возможности. Мы работаем со своей стороны, своих офицеров отправляем. Так что работа с местным населением идет. И иногда у некоторых людей глаза открываются. Они начинают на все смотреть по-другому. Но есть и такие элементы, которые конкретно убеждены в том, что мы все - варвары, фашисты и агрессоры. А Россия их спасает.
- Скажите, вы допускаете возможность какого-то очень серьезного обострения и, возможно, даже полномасштабного вторжения?
- На 100% этого исключать, конечно же, нельзя. Но, судя по обстановке, которая сложилась в зоне моей ответственности, я очень сомневаюсь в подобном развитии событий.
То, что происходит сейчас на Донбассе, имеет затяжной характер. Для нас это сложно. Но и у них тоже ресурсы не безграничны. К тому же, у них есть проблемы с личным составом, есть проблемы с воинской дисциплиной. Они тоже не горят желанием гибнуть. И обострения, которые были у нас на протяжении двух недель, показали, что мы что-то можем. И немало! По перехватам они кричали: укры уже не те – они научились воевать!
По нашим данным, по радиоперехватам, за это время, начиная с 10 октября, когда пошло обострение, и по нынешнее время (25 октября) у них порядка 27 человек "200-х" и больше трех десятков "300-х". Соответственно, их моральный дух упал.
Но, с другой стороны… Знаете, наши солдаты их называют "орками". И, судя по тем боевым действиям, которые идут последние недели, это название себя оправдывает. Они прут и прут, прут и прут. Их бьют, отбрасывают – а они все лезут… Но, в конце концов, уже перестали лезть. Поняли, что лезть к нам – бесполезно.
Нормально. Терпимо. Держимся.
- О чем они еще говорят – кроме того, что мы научились воевать?
- Да разное… Мы же берем из перехватов только то, что нам нужно, чтобы оценить обстановку и узнать о действиях противника. Понятно, что в большинстве случаев они бросают ложную информацию, чтобы ввести нас в заблуждение. Приходится это все фильтровать, анализировать, разбираться. Изредка попадается очень ценная информация, но в большинстве случаев – так, ни о чем.
Но уже они нас побаиваются. Это хорошо.
- Вы упомянули о пленном, который недавно попался. Расскажите подробнее.
- Да, был у нас пленный. Наши воины, разведчики, уничтожили четверых и взяли одного пленного. Пленный ценным кадром оказался. Имеет две награды - за Славянск и за Саур-Могилу. Когда мы его передали СБУ, они установили, что он является снайпером из группы "Белые лебеди". То есть, матерый такой боевик. У него на совести не одна жизнь наших ребят. Честно говоря, его дальнейшая судьба мне неизвестна.
- Он из местных или "заблудился"?
- Он – из Донецкой области.
- В последнее время было несколько достаточно громких скандалов между журналистами и военными, когда армейцы обвиняли моих коллег в разглашении секретной информации и засвечивании позиций. Как у вас складываются отношения с сотрудниками СМИ? Есть ли у вас лично поводы нас недолюбливать?
- Знаете, у меня еще с 2014 года о журналистах остались не самые лучшие воспоминания.
Журналисту ведь что нужно? Ему нужна сенсация. Ему нужно снять репортаж, где все красиво, где стреляют – война, все дела. Но почти никто из журналистов не думает о последствиях. А они бывают очень печальными.
2014 год. Журналисты едут на блокпост (там мои ребята стояли, позже он получил название "блокпост Балу"). Вот снимают они этот блокпост. Уезжают. Репортаж выходит в эфир – и сразу же после эфира этот блокпост начинают обстреливать. Причем, хорошо так обстреливать! До этого сюжета мои хлопцы там ни разу не были обстреляны – их там впервые накрыли после приезда журналистов. Результат - 7 раненых.
Я думаю, вы понимаете, почему после этого в 2014 году я старался не пускать репортеров на позиции?
- Понимаю.
- Они снимают все. Им все интересно. А тот, кто сидит на той стороне и смотрит эти сюжеты – ему же все сразу становится понятно. Как сделаны позиции, где стоит техника, где какие огневые точки, каковы координаты позиции…
- Подарок для противника…
- Так точно! Это подарок. Здесь тоже были моменты, когда я уже командовал сектором.
Приехал я как-то в Широкино. А у меня есть правило: когда я куда-то выезжаю – я никому не сообщаю, куда именно я еду. Так вот – приехал я в Широкино, пошел работать по переднему краю. Слышу: начинается стрельба. "Что такое?" – спрашиваю. Сейчас разберемся…
А тем временем стрельба нарастает, начинают работать гранатометы, начинают работать БМП… Выхожу на дорогу, смотрю - приехали корреспонденты. Корреспондентов посадили в блиндаж. Я не знаю, как, но они договорились с командиром этого опорного пункта: типа, постреляйте, а мы снимем. И вот они снимают картинку. Стрельба, все красиво, все хорошо, все стреляют…
Когда они меня увидели, у них был шок. Соответственно, я их попросил удалиться оттуда, с внушением комбату. Они уехали. Но, опять же, – последствия. После их отъезда на той стороне вышла группа снайперов – и одного нашего бойца застрелили. Вот так вот. Один сюжет – один "200-й".
Журналисты свой репортаж получили. А одна из семей из-за этого получила "груз-200". Получается, ваши коллеги стали невольными соучастниками убийства нашего солдата.
Очень часто некоторые корреспонденты, которые приезжают работать по переднему краю, показывают то, что не должны показывать. Огневые позиции показывают. Засвечивают наши "ноу-хау", которые придумывают местные "кулибины", изобретая всяческие приспособления для того, чтобы можно было эффективно поражать врага. Иногда журналисты раскрывают некоторые меры по введению противника в заблуждение. Для вас это просто красивая картинка, а для противника – кладезь бесценной информации.
Так что корреспонденты, не понимая сути происходящего, приносят больше вреда, чем пользы. Опять же, когда в 2014 году я смотрел, как полковник Микац, который тогда еще был комбригом 93 бригады, прогнал журналистов, а они потом на всю страну раструбили, кто комбриг этой бригады, показали его фотографию, рассказали, где он живет – все… Для чего это делать?
Эдуард Москалев. Фото: Цензор
Знаете, я когда еще в "Десне" был, к нам как-то приехало много репортеров. И я у них спрашивал, видели ли они хоть один негативный репортаж о российской армии? У нас ведь сейчас идет война. Нам нельзя армию хаять. Нам, наоборот, надо рассказывать только про позитивные моменты, а вы ищете один негатив. И одна корреспондентша говорит: дайте интервью. "О чем?" – спрашиваю. "Расскажите про денежное обеспечение военнослужащих". Я пытался ей объяснить, что это не моя компетенция, что я могу рассказать, как мы организовываем занятия, как мы учим солдат, что они делают, чего и как. Но она пристала: "Ну, скажите пару слов". Я и сказал, что сейчас солдат получает столько-то, потом он придет в войска, его поставят на должность - он будет получать столько-то. И только на третий месяц выровняется, и он будет получать полную зарплату… А через некоторое время выходит в эфир репортаж. Смотрю – стоит солдат на КПП, со спины его показывают – а он сопли пускает, что вот, мол, нам тут мало платят. И тут же – мои слова, что они мало получают. Ну все исковеркали, перекрутили! И началось…
Так что, я же говорю, к корреспондентам у меня ну очень специфическое отношение.
- То, о чем вы говорите, безусловно, оправдать нельзя. Но можно попробовать хотя бы объяснить тем, что подавляющее большинство украинских журналистов никогда не работали в условиях войны. Но уже прошло 2,5 года. Сейчас ситуация меняется к лучшему – или нет?
- Сейчас журналисты контролируемые. У меня офицер, который ими занимается. Я говорю: если ты ведешь, то они только с тобой, снимают то, что можно, плюс показывают потом отснятое, чтобы там не было ничего лишнего. Но у нас же есть некоторые товарищи, которые считают себя выше всех и начинают лезть туда, куда их не просят. Ни с кем ничего не согласовывая, залезают, ищут лазейки, снимают и выдают в эфир то, что потом идет только во вред, а не на пользу. Да, для него это сенсация, он молодец, он красавец, он снял сенсационный материал. А, на самом деле, никто не думает о последствиях этого материала. Никто не думает...
- А с той стороны российские журналисты или, может быть, местные – они такие "подарки" преподносят украинской армии? Засвечивают лишнее?
- Я особо их репортажи не смотрю. Но периодически то, что они снимают, тоже идет нам на пользу. Есть у меня те, кто отслеживает эти моменты, нюансы – и у них тоже там бывает полезная информация для нас. Так что - что те, что эти. Каждый ищет сенсацию, каждый снимает, что считает нужным, и не думает о последствиях. В этом украинские журналисты и российские - абсолютно схожи.
Продолжение следует...
